Неточные совпадения
— Нет, матушка
не обижу, —
говорил он, а между
тем отирал рукою пот, который в три ручья катился по лицу его. Он расспросил ее,
не имеет ли она в городе какого-нибудь поверенного или знакомого, которого бы могла уполномочить на совершение крепости и всего,
что следует.
— Ведь я тебе на первых порах объявил. Торговаться я
не охотник. Я тебе
говорю опять: я
не то,
что другой помещик, к которому ты подъедешь под самый срок уплаты в ломбард. Ведь я вас знаю всех. У вас есть списки всех, кому когда
следует уплачивать.
Что ж тут мудреного? Ему приспичит, он тебе и отдаст за полцены. А мне
что твои деньги? У меня вещь хоть три года лежи! Мне в ломбард
не нужно уплачивать…
Вдруг раздались из залы звуки гросфатера, и стали вставать из-за стола. Дружба наша с молодым человеком тотчас же и кончилась: он ушел к большим, а я,
не смея
следовать за ним, подошел, с любопытством, прислушиваться к
тому,
что говорила Валахина с дочерью.
Аркадий принялся
говорить о «своем приятеле». Он
говорил о нем так подробно и с таким восторгом,
что Одинцова обернулась к нему и внимательно на него посмотрела. Между
тем мазурка приближалась к концу. Аркадию стало жалко расстаться с своей дамой: он так хорошо провел с ней около часа! Правда, он в течение всего этого времени постоянно чувствовал, как будто она к нему снисходила, как будто ему
следовало быть ей благодарным… но молодые сердца
не тяготятся этим чувством.
— Для серьезной оценки этой книги нужно, разумеется, прочитать всю ее, — медленно начал он, следя за узорами дыма папиросы и с трудом думая о
том,
что говорит. — Мне кажется — она более полемична,
чем следовало бы. Ее идеи требуют… философского спокойствия. И
не таких острых формулировок… Автор…
— В России
говорят не о
том,
что важно, читают
не те книги, какие нужно, делают
не то,
что следует, и делают
не для себя, а — напоказ.
Вслушиваясь в беседы взрослых о мужьях, женах, о семейной жизни, Клим подмечал в тоне этих бесед что-то неясное, иногда виноватое, часто — насмешливое, как будто говорилось о печальных ошибках, о
том,
чего не следовало делать. И, глядя на мать, он спрашивал себя: будет ли и она
говорить так же?
—
Что ты, брат, дребедень бормочешь? — удивленно спросил Дронов. — Точно я — гимназист или —
того хуже — человек, с которым
следует конспирировать.
Не хочешь
говорить, так и скажи —
не хочу.
— Я
не желаю
говорить на эту
тему, — сказал он и понял,
что сказано
не так строго, как
следовало бы.
Количество таких наблюдений быстро возрастало, у Самгина
не было сомнений в их правильности, он чувствовал,
что они очень, все более твердо ставят его среди людей. Но — плохо было
то,
что почти каждый человек
говорил нечто такое,
что следовало бы сказать самому Самгину, каждый обворовывал его. Вот Диомидов сказал...
— Вас очень многое интересует, — начал он, стараясь
говорить мягко. — Но мне кажется,
что в наши дни интересы всех и каждого должны быть сосредоточены на войне. Воюем мы
не очень удачно. Наш военный министр громогласно, в печати заявлял о подготовленности к войне, но оказалось,
что это — неправда. Отсюда
следует,
что министр
не имел ясного представления о состоянии хозяйства, порученного ему.
То же самое можно сказать о министре путей сообщения.
— Как потрясен, — сказал человек с французской бородкой и, должно быть, поняв,
что говорить не следовало, повернулся к окну, уперся лбом в стекло, разглядывая
тьму, густо закрывшую окна.
Все равно: я хочу только сказать вам несколько слов о Гонконге, и
то единственно по обещанию
говорить о каждом месте, в котором побываем, а собственно о Гонконге сказать нечего, или если уже
говорить как
следует,
то надо написать целый торговый или политический трактат, а это
не мое дело: помните уговор —
что писать!
Или буду с предводителем, которого я постыдно обманывал с его женой, на собрании считать голоса за и против проводимого постановления земской инспекции школ и т. п., а потом буду назначать свидания его жене (какая мерзость!); или буду продолжать картину, которая, очевидно, никогда
не будет кончена, потому
что мне и
не следует заниматься этими пустяками и
не могу ничего этого делать теперь»,
говорил он себе и
не переставая радовался
той внутренней перемене, которую чувствовал.
«То-то вот и есть, — отвечаю им, — это-то вот и удивительно, потому
следовало бы мне повиниться, только
что прибыли сюда, еще прежде ихнего выстрела, и
не вводить их в великий и смертный грех, но до
того безобразно,
говорю, мы сами себя в свете устроили,
что поступить так было почти и невозможно, ибо только после
того, как я выдержал их выстрел в двенадцати шагах, слова мои могут что-нибудь теперь для них значить, а если бы до выстрела, как прибыли сюда,
то сказали бы просто: трус, пистолета испугался и нечего его слушать.
Они
говорили и о философских вопросах и даже о
том, почему светил свет в первый день, когда солнце, луна и звезды устроены были лишь на четвертый день, и как это понимать
следует; но Иван Федорович скоро убедился,
что дело вовсе
не в солнце, луне и звездах,
что солнце, луна и звезды предмет хотя и любопытный, но для Смердякова совершенно третьестепенный, и
что ему надо чего-то совсем другого.
Выбравшись на берег, первое,
что мы сделали, — разложили костер. Надо было обсушиться. Кто-то подал мысль,
что следует согреть чай и поесть. Начали искать мешок с продовольствием, но его
не оказалось.
Не досчитались также одной винтовки. Нечего делать, мы закусили
тем,
что было у каждого в кармане, и пошли дальше. Удэгейцы
говорили,
что к вечеру мы дойдем до фанзы Сехозегоуза.
Та м в амбаре они надеялись найти мороженую рыбу.
При подъеме на крутые горы, в особенности с ношей за плечами,
следует быть всегда осторожным. Надо внимательно осматривать деревья, за которые приходится хвататься. Уже
не говоря о
том,
что при падении такого рухляка сразу теряешь равновесие, но, кроме
того, обломки сухостоя могут еще разбить голову. У берез древесина разрушается всегда скорее,
чем кора. Труха из них высыпается, и на земле остаются лежать одни берестяные футляры.
Это я для них самих
говорю,
что они смешны,
говорю потому,
что мне жалко их; это я для
тех благородных людей
говорю, которые очаровываются ими:
не следуйте за ними, благородные люди,
говорю я, потому
что скуден личными радостями путь, на который они зовут вас: но благородные люди
не слушают меня и
говорят: нет,
не скуден, очень богат, а хоть бы и был скуден в ином месте, так
не длинно же оно, у нас достанет силы пройти это место, выйти на богатые радостью, бесконечные места.
Но он действительно держал себя так, как, по мнению Марьи Алексевны, мог держать себя только человек в ее собственном роде; ведь он молодой, бойкий человек,
не запускал глаз за корсет очень хорошенькой девушки,
не таскался за нею по следам, играл с Марьею Алексевною в карты без отговорок,
не отзывался,
что «лучше я посижу с Верою Павловною», рассуждал о вещах в духе, который казался Марье Алексевне ее собственным духом; подобно ей, он
говорил,
что все на свете делается для выгоды,
что, когда плут плутует, нечего тут приходить в азарт и вопиять о принципах чести, которые
следовало бы соблюдать этому плуту,
что и сам плут вовсе
не напрасно плут, а таким ему и надобно быть по его обстоятельствам,
что не быть ему плутом, —
не говоря уж о
том,
что это невозможно, — было бы нелепо, просто сказать глупо с его стороны.
Ни у кого
не следует целовать руки, это правда, но ведь я
не об этом
говорила,
не вообще, а только о
том,
что не надобно мужчинам целовать рук у женщин.
— Дело в
том… да… в
том,
что Галактион Михеич… одним словом, мне его жаль. Пропадет он окончательно. Все его теперь бранят, другие завидуют, а он
не такой. Вот хоть и это дело, о котором сейчас
говорил Болеслав Брониславич. Право, я только
не умею всего сказать, как
следует.
Мздоимство мое основали они на
том,
что асессорша за мужнину смерть мстить
не желала, а, сопровождаемая своею корыстию и
следуя правилам своего мужа, желала крестьян избавить от наказания, дабы
не лишиться своего имения, как
то она
говорила.
В метафизических рассуждениях, которые бывали одним из главных предметов наших разговоров, я любил
ту минуту, когда мысли быстрее и быстрее
следуют одна за другой и, становясь все более и более отвлеченными, доходят, наконец, до такой степени туманности,
что не видишь возможности выразить их и, полагая сказать
то,
что думаешь,
говоришь совсем другое.
— Нет, этого
не следует, — продолжал Неведомов своим спокойным тоном, — вы сами мне как-то
говорили,
что физиологи почти законом признают,
что если женщина меняет свои привязанности,
то первей всего она лишается одного из величайших и драгоценнейших даров неба — это способности деторождения! Тут уж сама природа как будто бы наказывает ее.
— Я вовсе
не злая по натуре женщина, — заговорила она, — но, ей-богу, выхожу из себя, когда слышу,
что тут происходит. Вообрази себе, какой-то там один из важных особ стал обвинять министра народного просвещения,
что что-то такое было напечатано.
Тот и возражает на это: «Помилуйте,
говорит, да это в евангелии сказано!..» Вдруг этот господин
говорит: «Так неужели,
говорит, вы думаете,
что евангелия
не следовало бы запретить, если бы оно
не было так распространено!»
— Мужа моего нет дома; он сейчас уехал, —
говорила Мари,
не давая, кажется, себе отчета в
том, к
чему это она
говорит, а между
тем сама пошла и села на свое обычное место в гостиной. Павел тоже
следовал за ней и поместился невдалеке от нее.
Так
что однажды, когда два дурака, из породы умеренных либералов (
то есть два такие дурака, о которых даже пословица
говорит: «Два дурака съедутся — инно лошади одуреют»), при мне вели между собой одушевленный обмен мыслей о
том,
следует ли или
не следует принять за благоприятный признак для судебной реформы
то обстоятельство,
что тайный советник Проказников
не получил к празднику никакой награды,
то один из них, видя,
что и я горю нетерпением посодействовать разрешению этого вопроса, просто-напросто сказал мне: «Mon cher! ты можешь только запутать, помешать, но
не разрешить!» И я
не только
не обиделся этим, но простодушно ответил: «Да, я могу только запутать, а
не разрешить!» — и скромно удалился, оставив дураков переливать из пустого в порожнее на всей их воле…
— Ax,
не говори этого, друг мой! Материнское сердце далеко угадывает! Сейчас оно видит,
что и как. Феогностушка подойдет — обнимет, поцелует, одним словом, все, как
следует любящему дитяти, исполнит. Ну, а Коронат — нет. И
то же сделает, да
не так выйдет. Холоден он, ах, как холоден!
Только наказал же меня за него бог! После уж я узнал,
что за ним шибко следили и
что тот же Андрияшка-антихрист нас всех выдал. Жил я в Крутогорске во всем спокойствии и сумнения никакого
не имел, по
той причине,
что плата от меня, кому
следует, шла исправно. Сидим мы это вечером, ни об
чем не думаем; только вдруг словно в ворота тук-тук. Посмотрел я в оконце, ан там уж и дом со всех сторон окружен. Обернулся, а в комнате частный."
Что,
говорит, попался, мошенник!"
— А
не знаю, право, как вам на это
что доложить?
Не следует,
говорят, будто бы за них бога просить, потому
что они самоуправцы, а впрочем, может быть, иные, сего
не понимая, и о них молятся. На Троицу,
не то на Духов день, однако, кажется, даже всем позволено за них молиться. Тогда и молитвы такие особенные читаются. Чудесные молитвы, чувствительные; кажется, всегда бы их слушал.
И он
говорил это с неподдельным негодованием, несмотря на
то,
что его репутация в смысле"столпа"стояла настолько незыблемо,
что никакое"шаренье"или отыскивание"духа"
не могло ему лично угрожать. Почему он, никогда
не сгоравший со стыда, вдруг сгорел — этого он, конечно, и сам как
следует не объяснит. Но, вероятно, причина была очень простая: скверно смотреть стало. Всем стало скверно смотреть; надоело.
— Какое горе? Дома у тебя все обстоит благополучно: это я знаю из писем, которыми матушка твоя угощает меня ежемесячно; в службе уж ничего
не может быть хуже
того,
что было; подчиненного на шею посадили: это последнее дело. Ты
говоришь,
что ты здоров, денег
не потерял,
не проиграл… вот
что важно, а с прочим со всем легко справиться; там
следует вздор, любовь, я думаю…
— Мало ли
что я
говорил. Я и теперь
то же
говорю, только
не так эти мысли
следует проводить, как
те дураки, вот в
чем дело. А
то что в
том,
что укусил в плечо? Сами же вы соглашались со мной, только
говорили,
что рано.
—
Что это такое, скажите вы мне, —
говорила она с настойчивостью и начала затем читать текст старинного перевода книги Сен-Мартена: «Мне могут сделать возражение,
что человек и скоты производят действия внешние, из
чего следует,
что все сии существа имеют нечто в себе и
не суть простые машины, и когда спросят у меня: какая же разница между их началами действий и началом, находящимся в человеке,
то ответствую: сию разность легко
тот усмотрит, кто обратится к ней внимательно.
Я Вам
говорил,
что всего удобнее человеку делать эти наблюдения в эпоху юности своей; но это
не воспрещается и еще паче
того следует делать и в лета позднейшие, ибо о прежних наших действиях мы можем судить правильнее,
чем о настоящих: за сегодняшний поступок наш часто заступается в нас
та страсть, которая заставила нас проступиться, и наш разум, который согласился на
то!..
— Но вы в этом случае — поймите вы — совершенно сходитесь в мнениях с сенатором, который тоже
говорит,
что я слишком спешу, и все убеждал меня,
что Петербург достаточно уже облагодетельствовал нашу губернию
тем,
что прислал его к нам на ревизию; а я буду там доказывать,
что господин граф
не годится для этого, потому
что он плотоугодник и развратник, и
что его, прежде
чем к нам,
следовало послать в Соловки к какому-нибудь монаху для напутствования и назидания.
Кабатчик Разуваев
говорил прямо,
что если б ему удалось отыскать здравомыслящих людей, которые с таким же самоотвержением ежедневно доказывали бы,
что колупаевские и вздошниковские водки
следует упразднить, а его, разуваевские, водки сделать для всех благомыслящих людей обязательными,
то он,"кажется, тыщ бы
не пожалел".
— Видишь
что, любезный, —
говорит он, — накажу я тебя как
следует, потому ты и стоишь
того. Но вот
что я для тебя, пожалуй, сделаю: к прикладам я тебя
не привяжу. Один пойдешь, только по-новому: беги
что есть силы через весь фрунт! Тут хоть и каждая палка ударит, да ведь дело-то будет короче, как думаешь? Хочешь испробовать?
И простейшими словами объясняла нам,
что значит «баловать».
Говорила она красиво, одухотворенно, и я хорошо понял,
что не следует трогать цветы, пока они
не распустились, а
то не быть от них ни запаху, ни ягод.
— Нет,
не стоит сего…
говорить, — перебил, путаясь, дьякон. — Все я
не тем занимался,
чем следовало… и напоследях… серчал за памятник… Пустая фантазия: земля и небо сгорят, и все провалится. Какой памятник!
То была одна моя несообразность!
5-го сентября. В некоторых православных обществах заведено
то же. Боюсь,
не утерплю и скажу слово!
Говорил бы по мысли Кирилла Белозерского, како: „крестьяне ся пропивают, а души гибнут“. Но как проповедовать без цензуры
не смею,
то хочу интригой учредить у себя общество трезвости.
Что делать, за неволю и патеру Игнатию Лойоле
следовать станешь, когда прямою дорогой ходу нет.
— Вы извините меня, — продолжал я, — я теперь расстроен, я чувствую,
что не так бы
следовало мне начать
говорить об этом… особенно с вами… Но все равно! По-моему, откровенность в таких делах лучше всего. Признаюсь…
то есть я хотел сказать… вы знаете намерение дядюшки? Он приказал мне искать вашей руки…
— Я
не об
том говорю, — отвечал он, — я
говорю об
том,
что начальнику края
следует всему давать тон — и больше ничего. А
то представьте себе, например, мое положение: однажды мне случилось — а la lettre [Буквально (фр.).] ведь это так! — разрешать вопрос о выдаче вдовьего паспорта какой-то ратничихе!
— Я этого
не говорю. Вероятно, ему
следовало то делать,
что он сделал; каждая натура очень верна себе, особенно в критические минуты. А знаете,
чего ему
не следовало делать? Сочетать свою жизнь с женщиной такой силы, как она.
Поэт
того же мнения,
что правда
не годится, и даже разъяснял мне, почему правды в литературе
говорить не следует; это будто бы потому,
что «правда есть меч обоюдоострый» и ею подчас может пользоваться и правительство; честность,
говорит, можно признавать только одну «абсолютную», которую может иметь и вор, и фальшивый монетчик.
Эта улыбка и ответ совершенно разочаровали Нехлюдова в надежде тронуть мужика и увещаниями обратить на путь истинный. Притом ему всё казалось,
что неприлично ему, имеющему власть, усовещивать своего мужика, и
что всё, чтò он
говорит, совсем
не то, чтò
следует говорить. Он грустно опустил голову и вышел в сени. На пороге сидела старуха и громко стонала, как казалось, в знак сочувствия словам барина, которые она слышала.
Она разволновалась, так
что даже на щеках у нее выступил легкий румянец, и с увлечением
говорила о
том, будет ли прилично, если она благословит Алешу образом; ведь она старшая сестра и заменяет ему мать; и она все старалась убедить своего печального брата,
что надо сыграть свадьбу как
следует, торжественно и весело, чтобы
не осудили люди.
А между
тем чего же яснее, — разве
не говорили славянофилы:
следует изображать русского человека добродетельным и доказывать,
что корень всякого добра — жизнь по старине; в первых пьесах своих Островский этого
не соблюл, и потому «Семейная картина» и «Свои люди» недостойны его и объясняются только
тем,
что он еще подражал тогда Гоголю.
По форме современное лганье есть
не что иное, как грошовая будничная правда, только вывороченная наизнанку. Лгун
говорит"да"там, где
следует сказать"нет", — и наоборот. Только и всего, Нет ни украшений, ни слез, ни смеха, ни перла создания — одна дерюжная, черт ее знает, правда или ложь. До такой степени"черт ее знает",
что ежели вам в глаза уже триста раз сряду солгали,
то и в триста первый раз
не придет в голову,
что вы слышите триста первую ложь.